Неточные совпадения
Как только пить надумали,
Влас сыну-малолеточку
Вскричал: «Беги за Трифоном!»
С дьячком приходским Трифоном,
Гулякой, кумом старосты,
Пришли его сыны,
Семинаристы: Саввушка
И Гриша,
парни добрые,
Крестьянам письма к сродникам
Писали; «Положение»,
Как
вышло, толковали им,
Косили, жали, сеяли
И пили водку в праздники
С крестьянством наравне.
И тут я с печи спрыгнула,
Обулась. Долго слушала, —
Все тихо, спит семья!
Чуть-чуть я дверью скрипнула
И
вышла. Ночь морозная…
Из Домниной избы,
Где
парни деревенские
И девки собиралися,
Гремела песня складная.
Любимая моя…
И Дунька и Матренка бесчинствовали несказанно.
Выходили на улицу и кулаками сшибали проходящим головы, ходили в одиночку на кабаки и разбивали их, ловили молодых
парней и прятали их в подполья, ели младенцев, а у женщин вырезали груди и тоже ели. Распустивши волоса по ветру, в одном утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные слова.
На этот призыв
выходит из толпы
парень и с разбега бросается в пламя. Проходит одна томительная минута, другая. Обрушиваются балки одна за другой, трещит потолок. Наконец
парень показывается среди облаков дыма; шапка и полушубок на нем затлелись, в руках ничего нет. Слышится вопль:"Матренка! Матренка! где ты?" — потом следуют утешения, сопровождаемые предположениями, что, вероятно, Матренка с испуга убежала на огород…
Наконец подымался он с постели, умывался, надевал халат и
выходил в гостиную затем, чтобы пить чай, кофий, какао и даже
парное молоко, всего прихлебывая понемногу, накрошивая хлеба безжалостно и насоривая повсюду трубочной золы бессовестно.
Когда, взявшись обеими руками за белые руки, медленно двигался он с ними в хороводе или же
выходил на них стеной, в ряду других
парней и погасал горячо рдеющий вечер, и тихо померкала вокруг окольность, и далече за рекой отдавался верный отголосок неизменно грустного напева, — не знал он и сам тогда, что с ним делалось.
Раскольников пошел прямо и
вышел к тому углу на Сенной, где торговали мещанин и баба, разговаривавшие тогда с Лизаветой; но их теперь не было. Узнав место, он остановился, огляделся и обратился к молодому
парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз.
Толпа дворовых не высыпала на крыльцо встречать господ; показалась всего одна девочка лет двенадцати, а вслед за ней
вышел из дому молодой
парень, очень похожий на Петра, одетый в серую ливрейную куртку [Ливрейная куртка — короткая ливрея, повседневная одежда молодого слуги.] с белыми гербовыми пуговицами, слуга Павла Петровича Кирсанова.
Этот
парень все более не нравился Самгину, весь не нравился. Можно было думать, что он рисуется своей грубостью и желает быть неприятным. Каждый раз, когда он начинал рассказывать о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три минуты, демонстративно уходил. Лидия написала отцу, что она из Крыма проедет в Москву и что снова решила поступить в театральную школу. А во втором, коротеньком письме Климу она сообщила, что Алина, порвав с Лютовым,
выходит замуж за Туробоева.
Самгин встал, догадываясь, что этот хлыщеватый
парень, играющий в революцию, вероятно, попросит его о какой-нибудь услуге, а он не сумеет отказаться. Нахмурясь, поправив очки, Самгин
вышел в столовую, Гогин, одетый во фланелевый костюм, в белых ботинках, шагал по комнате, не улыбаясь, против обыкновения, он пожал руку Самгина и, продолжая ходить, спросил скучным голосом...
Самгин тоже простился и быстро
вышел, в расчете, что с этим
парнем безопаснее идти. На улице в темноте играл ветер, и, подгоняемый его толчками, Самгин быстро догнал Судакова, — тот шел не торопясь, спрятав одну руку за пазуху, а другую в карман брюк, шел быстро и пытался свистеть, но свистел плохо, — должно быть, мешала разбитая губа.
Из комнаты Анфимьевны
вышли студент Панфилов с бинтом в руках и горничная Настя с тазом воды; студент встал на колени, развязывая ногу
парня, а тот, крепко зажмурив глаза, начал выть.
— Но-но-но, тубо! — крикнул он на нее, как на собачонку. — Видишь, Аркадий: нас сегодня несколько
парней сговорились пообедать у татар. Я уж тебя не выпущу, поезжай с нами. Пообедаем; я этих тотчас же в шею — и тогда наболтаемся. Да входи, входи! Мы ведь сейчас и
выходим, минутку только постоять…
Очень доволен был и еще один молодой
парень, ужасно глупый и ужасно много говоривший, одетый по-немецки и от которого весьма скверно пахло, — лакей, как я узнал после; этот с пившим молодым человеком даже подружился и при каждой остановке поезда поднимал его приглашением: «Теперь пора водку пить» — и оба
выходили обнявшись.
На заре Федя разбудил меня. Этот веселый, бойкий
парень очень мне нравился; да и, сколько я мог заметить, у старого Хоря он тоже был любимцем. Они оба весьма любезно друг над другом подтрунивали. Старик
вышел ко мне навстречу. Оттого ли, что я провел ночь под его кровом, по другой ли какой причине, только Хорь гораздо ласковее вчерашнего обошелся со мной.
…………
Выходила молода
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые:
— Родной батюшка грозен
И немилостив ко мне:
Не велит поздно гулять,
С холостым
парнем играть,
Я не слушаю отца,
Распотешу молодца… //………….
Уходят все, —
парни с девушками, Купава с Мурашом, Бобыль с Бобылихой, — Снегурочка
выходит из кустов, Лель с противоположной стороны.
Однажды к нашей квартире подъехала извозчичья
парная коляска, из которой
вышел молодой офицер и спросил отца. Он был в новеньком свежем синем мундире, на котором эффектно выделялись белые аксельбанты. Шпоры его звенели на каждом шагу приятным тихим звоном.
Обычные сцены: на станциях ад —
Ругаются, спорят, толкутся.
«Ну, трогай!» Из окон ребята глядят,
Попы у харчевни дерутся;
У кузницы бьется лошадка в станке,
Выходит весь сажей покрытый
Кузнец с раскаленной подковой в руке:
«Эй,
парень, держи ей копыты...
— Так я и порешил, чтоб ни за что,
парень, и никому не отдавать! Ночью проночуем тихо. Я сегодня только на час один и из дому
вышел, поутру, а то всё при ней был. Да потом повечеру за тобой пошел. Боюсь вот тоже еще что душно, и дух пойдет. Слышишь ты дух или нет?
Вихров сначала не принял осторожности и, не
выслав старика отца (
парень, мать и девка сами
вышли из избы), стал разговаривать с пастухом.
— Видите ли, у нас все как-то так
выходило — она в тюрьме — я на воле, я на воле — она в тюрьме или в ссылке. Это очень похоже на положение Саши, право! Наконец ее сослали на десять лет в Сибирь, страшно далеко! Я хотел ехать за ней даже. Но стало совестно и ей и мне. А она там встретила другого человека, — товарищ мой, очень хороший
парень! Потом они бежали вместе, теперь живут за границей, да…
«Старается, чтобы поняли его!» — думала она. Но это ее не утешало, и она видела, что гость-рабочий тоже ежится, точно связан изнутри и не может говорить так легко и свободно, как он говорит с нею, простой женщиной. Однажды, когда Николай
вышел, она заметила какому-то
парню...
— Можно! Помнишь, ты меня, бывало, от мужа моего прятала? Ну, теперь я тебя от нужды спрячу… Тебе все должны помочь, потому — твой сын за общественное дело пропадает. Хороший
парень он у тебя, это все говорят, как одна душа, и все его жалеют. Я скажу — от арестов этих добра начальству не будет, — ты погляди, что на фабрике делается? Нехорошо говорят, милая! Они там, начальники, думают — укусили человека за пятку, далеко не уйдет! Ан
выходит так, что десяток ударили — сотни рассердились!
Видят
парни, что дело дрянь
выходит: и каменьями-то ему в окна кидали, и ворота дегтем по ночам обмазывали, и собак цепных отравливали — неймет ничего! Раскаялись. Пришли с повинной, принесли по три беленьких, да не на того напали.
И точно,
вышел я от нее не один, а с новым старцем, тоже мне неизвестным; молодой такой, крепкий
парень. Уехали мы с ним в ночь на переменных. Под утро встречаем мы это тройку, а в санях человек с шесть сидят.
Только хмелен, что ли, парень-ет был, или просто причинность с ним сделалась — хлопнулся он, сударь, об земь и прямо как есть супротив моей избы… ну, и
вышло у нас туточка мертвое тело…
— Вона! вона! мотри-ка, никак наши старочки из лесу
выходят! — вскрикивает внезапно молодой
парень с добродушнейшею физиономией, доселе не принимавший никакого участия в разговоре.
Парень воротился, выпил, не переводя дух, как небольшой стакан, целую ендову. В толпе опять засмеялись. Он тоже засмеялся, махнул рукой и скрылся. После мужиков следовала очередь баб. Никто не
выходил.
Как из
парной бани,
вышли от него головы и в ту же ночь поскакали на почтовых в свои городки, наняли на свой счет писцов в думы и ратуши и откопали такие оброчные статьи, о которых и помину прежде не было.
Колокольчик звякнул над наружной дверью. Молодой крестьянский
парень в меховой шапке и красном жилете вошел с улицы в кондитерскую. С самого утра ни один покупатель не заглядывал в нее… «Вот так-то мы торгуем!» — заметила со вздохом во время завтрака фрау Леноре Санину. Она продолжала дремать; Джемма боялась принять руку от подушки и шепнула Санину: «Ступайте поторгуйте вы за меня!» Санин тотчас же на цыпочках
вышел в кондитерскую.
Парню требовалось четверть фунта мятных лепешек.
— Опять-таки тоже,
парень, — продолжал он, —
выходишь ты сам по себе оченно глуп.
Расторгуев, одутловатый и высокий молодой
парень,
вышел и медленно отправился в кордегардию. Крикнул вовсе не он, но так как на него указали, то он и не противоречил.
Вечерами, по праздникам, все население улицы
выходило «за ворота»,
парни и девушки отправлялись на кладбище водить хороводы, мужики расходились по трактирам, на улице оставались бабы и ребятишки.
— А откуда бы тебе знать, как они живут? Али ты в гости часто ходишь к ним? Здесь,
парень, улица, а на улице человеки не живут, на улице они торгуют, а то — прошел по ней скоренько да и — опять домой! На улицу люди
выходят одетые, а под одежей не знать, каковы они есть; открыто человек живет у себя дома, в своих четырех стенах, а как он там живет — это тебе неизвестно!
Из-зa лесику, лесу темного,
Ай-да-люли!
Из-за садику, саду зеленого
Вот и шли-прошли два молодца,
Два молодца, да оба холосты.
Они шли-прошли, да становилися,
Они становилися, разбранилися
Выходила к ним красна девица,
Выходила к ним, говорила им:
Вот кому-нибудь из вас достануся.
Доставалася да
парню белому,
Парню белому, белокурому.
Он бере, берет за праву руку,
Он веде, ведет да вдоль по кругу.
Всем товарищам порасхвастался:
Какова, братцы, хозяюшка!
Ольга Алексеевна (после паузы). Ты говоришь о Сергее Васильевиче? (Варвара Михайловна не отвечает, тихо покачивая головой и глядя куда-то вперед.) Как быстро меняются люди! Я помню его студентом… какой он тогда был хороший! Беспечный, веселый бедняк… рубаха-парень — звали его товарищи… А ты мало изменилась: все такая же задумчивая, серьезная, строгая… Когда стало известно, что ты
выходишь за него замуж, я помню, Кирилл сказал мне: с такой женой Басов не пропадет. Он легкомыслен и склонен к пошлости, но она…
Пока региментарь отряжал за вами погоню, я стал придумывать, как бы вас избавить от беды неминучей;
вышел на двор, глядь… у крыльца один шеренговый держит за повод этого коня; посмотрел —
парень щедушный; я подошел поближе, изноровился да хвать его по лбу кулаком!
Он уже хотел повернуться и пойти посмотреть на село, авось там не навернется ли какой-нибудь работник, когда на крыльце «Расставанья» показался целовальник. С ним
вышли еще какие-то два молодых
парня.
Но рыбаку только и надо было знать. Он повернулся спиною к
парню и без дальних объяснений
вышел из Комарева.
Теперича
парни наши — все это,
выходит, шишь-голь перед ним — вот что!
Один с Гришкой не управлюсь; кабы ты присоединился — ну, и пошло бы у нас на лад: я старик, ты другой старик, а вместе — все одно
выходит, один молодой
парень; другому-то молодяку супротив нас, таких стариков, пожалуй что и не вытянуть!..
— Так, право, так, — продолжал Глеб, — может статься, оно и само собою как-нибудь там
вышло, а только погубили!.. Я полагаю, — подхватил он, лукаво прищуриваясь, — все это больше от ваших грамот
вышло: ходил это он, ходил к тебе в книжки читать, да и зачитался!.. Как знаешь, дядя, ты и твоя дочка… через вас, примерно, занедужился
парень, вы, примерно, и лечите его! — заключил, смеясь, Глеб.
— Пять рублей за такую миленькую комнатку — недорого! — бойко говорила она и улыбалась, видя, что её тёмные живые глазки смущают молодого широкоплечего
парня. — Обои совершенно новые… окно
выходит в сад, — чего вам? Утром я вам поставлю самовар, а внесёте вы его к себе сами…
Через неделю еще я уже
выходил сам, спускался вместе с ним к стаду, пил там обязательно
парное молоко и возвращался обедать — кисленький суп из вареного козленка, а потом уже и шашлык.
И все заставлял пить
парное молоко. Я уже начал понемногу сперва сидеть, потом с его помощью вставать и
выходить раза два в день из сакли, посидеть на камне, подышать великолепным воздухом, полюбоваться на снега Эльбруса вверху и на зеленую полянку внизу, где бродило стадо чуть различимых коз.
— Тридцать пять процентов
выходит… жулик-парень!.. «Посли свет тво-ой и истину твою…»
Просидев в уездном училище пять лет, Фома, с грехом пополам, окончил четыре класса и
вышел из него бравым, черноволосым
парнем, со смуглым лицом, густыми бровями и темным пухом над верхней губой.
В те поры я еще совсем молодой
парень был, хоть из подростков и
вышел.
— Ах, какой грех… то есть оно, конешно, божье дело, а жаль
парня. Как же это так вышло-то, Охонюшка?.. Ну, его дело, ему и ближе знать. А поп Мирон што?